Курьер из Гамбурга - Нина Соротокина

– Господи, во что город-то превратили! В чужом городе живем. Ведь одни иностранцы кругом. Куда не ткнешься, всюду немецкая речь. Россия Богом для русских создана, а совсем не для приезжих, которых видимо-невидимо. Увяжут тощий узелок и прут в нашу столицу, как саранча. И ведь свои порядки нам навязывают. Я понимаю, при Петре Великом они ехали, так он их сам из-за границы вывез, чтоб на нас работали. А сейчас-то что?

– Но ведь государыня-то у нас немка, – робко заметила Глафира.

– А вот этого я тебе не говорила, – Февронья от возмущения покраснела вся, уткнула руки в бока, словно перед словесной битвой. – Нашей государыни жизни долгой и безбедной, – она перекрестилась на икону. – Дай Бог Их Величеству защититься от злодеев всяких, чтоб все войны она выигрывала и здравствовала на благо своих верных подданных.

Красноречие ее иссякло. Для убедительности она громко и быстро прочитала «Отче наш», потом села и сказала осуждающе:

– Болтаешь много. Раньше-то совсем не так было. Раньше только брякни что-либо непотребное, тебя тут же в Тайную сволокут. А сейчас распустили люди языки.

Глафира пристыженно молчала. В ее планы никак не входило сейчас докапываться до правды. В хозяйке она теперь видела единственную свою спасительницу. Только здесь Февронья заметила, что на Глафире, что называется, лица нет.

– Ну что куксишься, рассказывай! Чем порадуешь на этот раз?

И Глафира рассказала. Голос у девушки дрожал, она с трудом сдерживала дрожь и громко всхлипывала, боясь расплакаться. Февронья допила брагу, отерла рот.

– А чего ты так перепугалась-то? Этого надо было ожидать. Не вечно же тебе немцем жить.

Глафира мысленно поблагодарила своего ангела-спасителя, который своевременно надоумил ее не распускать язык и не жаловаться Февронии на то, что опекун ее обворовал. Но, видно, в эту откровенную минуту ангел отвлекся по своим делам, и, брошенная на произвол судьбы, Глафира совсем потеряла бдительность. Ведь никто ее за язык-то тянул и не приказывал рассказывать с подробностями, что мерзавец-опекун каким-то образом записал ее в покойницы. Наступил миг, когда слезы сами хлынули потоком, и юному кавалеру так стало себя жалко, что не приведи Господь.

Последняя новость взволновала Февронию куда больше первой, но примечательно, что она ни на минуту не усомнилась в правдивости Глафириных слов. Видно, умная женщина умела разбираться в людях.

– Не реви! Жизнь вообще штука трудная.

– Что делать-то? – всхлипнула Глафира, размазывая по лицу слезы.

– Высморкайся перво-наперво. А потом будем бороться за наши деньги.

Глафире было так плохо, что словосочетание «наши деньги» ничуть ее не смутило.

– Будем, – она покорно кивнула.

– До твоего дня рождения осталось всего двадцать дней. Правильно я говорю? Если дело до суда дойдет, судиться будем.

– Но ведь эти двадцать дней тоже надо как-то прожить.

– И проживешь. Сиди тихо, на улицу ни ногой. И не найдет тебя твой немец.

– Да он каждую минуту может здесь появиться. Озеров ему адрес и скажет. И вообще все масоны знают, где я живу.

– Что-о-о? Это какие же еще масоны?

Глафира поняла, что капкан захлопнулся. Она столько успела наболтать, что ходу назад ей уже нет.

– Это вольные каменщики. Это общество такое, тайное. Феврония, заклинаю тебя. Забудь о моих словах. Право слово, само с языка сорвалось.

Вот здесь уже Феврония взъярилась не на шутку. Она уже слышала это страшное слово – масон. Есть такие подковерные люди, и, говорят, не только в русской столице, но в заграницах, оттуда вся зараза и идет. Эти самые вольные каменщики, тьфу-тьфу, есть по сути своей безбожники и противники власти. Народ их не любит, боится, потому что знают они какую-то страшную тайну и хотят употребить ее во зло человеков и для смещения всех жизненных устоев.

– Так ты что же, девка, в тайной секте состоишь? В политической? Хочешь нас всех под сыск подвести? – она уперла руки в бока и орала во весь голос, нимало не смущаясь, что тайну эту могут услышать.

– Нет. Слышишь, нет! Это не секта, а общество. И я в этом обществе не состою. Это Шлос состоит. И вовсе это общество не политическое, а … так. Я им пакет передала, который Шлос из Гамбурга вез. И все! И больше ничего. Масоны света ищут, а также добра и справедливости. Адам перед грехопадением тайну знал. Но забыл. Я не могу тебе все точно рассказать, потому что не знаю. Но, видно, часть тайны Адам все-таки передал. И теперь масоны ее хранят, чтобы она не затерялась в веках.

– И что ж это за тайна такая?

– А шут их знает. Пока похоже, что они ее просто ищут. Где-то она есть, но в руки не дается. – Галфира сбивчиво стала рассказывать про Соломонов храм, про символы, мастерки, наугольники и ветки акации.

– Вчерашний день, стало быть, ищут, – разом успокоилась Феврония. – Ох и дура ты! До двадцати лет дожила, а все Адамовыми тайнами интересуешься. Ты давно на исповеди-то была?

– В деревне.

– Оно и видно.

– Боюсь я в храме сознаться, что мужское платье ношу, что деньги чужие взяла… Не простит меня Господь.

– Ему-то, Господу, виднее. Причаститься тебе надо великих тайн христианских и заразу с себя смыть.

– Так масоны все христиане.

– Оно и видно. А при чем здесь Соломонов храм?

– Так это Библия, Феврония, Ветхий Завет. Все символы от строительства первого храма пошли. Когда масона принимают в общество, то обряд посвящение как бы изображает коварное убийство искусного мастера строителя Адонирама.

И Глафира рассказала историю трехтысячной давности. Феврония слушала, не перебивая. Задумал Соломон воздвигнуть великий храм, который должен был передать истину всем желающим. Народу на строительстве было очень много, а во главе стоял ученик египетских мудрецов Адонирам со своей бригадой. Именно Адонирам разделил своих строителей на три разряда учеников, подмастерьев и мастеров, а для того, чтобы платить им соответственно разряду, научил их тайным знакам, словам и прикосновениям.

И случилось так, что трое подмастерьев, завидуя мастерам и их большой зарплате, решили выведать у Адонирама его тайну. Устроив в недостроенном храме засаду, они напали на него. А дальше, смотри, Февронья, как красиво, как в трагедии или в опере. Каждый стал у своей двери. Адонирам появился у южной двери, подмастерье спросил про тайные знаки, но Адонирам ничего не сказал. Тогда первый подмастерье ударил его по голове молотком. Адонирам спасаясь, бросился к западной двери, но здесь его ждал второй подмастерье. Он и нанес мастеру удар в сердце наугольником. Но Адонирам был еще жив, он надеялся выбраться из храма через северный вход. Далее есть некоторые разночтения. Иные утверждают, что, не получив раскрытия тайны, Адонирама добили мастерком, другие говорят, что мастер, собрав последние силы, бросил в колодец золотой треугольник, символ всесовершенства духа, в колодец.